http://legro.livejournal.com/53143.html Даже и теперь, в 25-й год после революции, можно встретить кое-где такие настроения, о прежних же годах и говорить нечего. Известно, что тема о гонениях на религию в России и прежде не сходила со страниц заграничной враждебной прессы, а в прессе церковно-эмигрантской остается лейтмотивом и доселе. При этом имеются ввиду не какие-нибудь эксцессы, неизбежные при всяком массовом восстании, а предполагаются официальные систематические меры советской власти к истреблению верующих и в особенности духовенства. Эмигрантская пресса без стеснения проводила параллель между гонениями первых веков христианства и современными «гонениями» в России. Наиболее озлобленные публицисты не уставали выдумывать всяческие небылицы. Например, помнится напечатанный в карловчанской газете рассказ, как большевики настигли где-то около железной дороги странствующего пешком епископа Андрея Ухтомского и расстреляли его на месте: так он и упал на рельсы «с котомочкой за плечами». А «расстрелянный» еще много лет потом благополучно здравствовал и занимал епархию. Или, например, в самое недавнее время один из непримиримейших карловчан, известный епископ Виталий, оповестил в Америке, что большевиками «замучен» архиепископ Острожский Симон во время занятия Красной Армией западных областей Украины, и вдруг в Америке вскоре узнают, что «замученный» архиепископ Симон попрежнему здравствует. Значит, не всегда можно рекомендовать к руководству благочестивую сентенцию «ложь – конь во спасение».
(...)
Численно Церковь понесла за время после революции большие потери. С отделением Церкви от государства сняты были всякие преграды, искусственно задерживавшие людей в составе Церкви, и все номинальные церковники от нас ушли.
При этом роковое значение имела вековая у нас привычка видеть православие до неразрывности сплетенным с царской властью. У Максима Горького в описании 9 января в Петербурге («Жизнь Клима Самгина») даны яркие примеры того, как доселе крепкие приверженцы православия, разочаровавшись в царе, прямо переходили к безбожию. Да и теперь подчас можно встретить людей, искренне недоумевающих, какая у нас может быть речь о вере православной, когда от царя мы отказались.
С другой стороны, те, кто не хотел отказаться от царской власти, не могли оставаться в Церкви, которая готова была обойтись без царя и не имела ничего против советской власти. Отсюда явились разные эмигрантские расколы, увлекшие из Церкви едва ли не всю нашу церковную эмиграцию. Одновременно с ними и, очень может быть, под их активным влиянием отделились от нас и некоторые центробежные группы в пределах России: иоанниты-иосифляне, викторовцы, даниловцы и просто наши оппозиционеры, не мирившиеся с молитвой за советскую власть и вообще с краснотой, как они называли, нашей ориентации.
На левом фланге стоят расколы уже революционного происхождения, воспользовавшиеся открывшейся свободой не считаться с правилами и традициями Церкви и устраивать свою личную и профессиональную жизнь по своему усмотрению. Таковы обновленцы, отчасти григорьевцы. Сюда же нужно отнести и авантюрную деятельность Андрея Ухтомского, вообразившего себя чем-то вроде мессии старообрядчества, отчасти как будто из раздражения на центральную церковную власть.
Наконец, явились просто любители самочиния и всяких разделений, побуждаемые к тому иногда личными соображениями; эти пользуются, главным образом, тем, что, при действующей в государстве полной свободе вероисповедания, нарушения церковной дисциплины государством не наказуются. Например, один очень видный архиерей отошел от нас из-за того, что состав тогдашнего Синода казался ему не внушающим доверия.
Одним словом, в нашей Церкви воцарился невообразимый хаос, напоминавший состояние Вселенской Церкви во времена арианских смут, как оно описывается у Василия Великого. Стоя пред таким, казалось неминуемым, крушением всей Русской Церкви, наша Патриархия не могла рассчитывать на защиту или помощь совне, да и принципиально не искала такой помощи. Церкви-сестры могли нам только сочувствовать, притом, не имея точных сведений о наших церковных делах, иногда не знали хорошенько, куда именно направить им свое сочувствие. В нашей внешней обстановке беспомощности мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились."
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума